Слово далеко не может передать воображаемого, но выразить действительность еще труднее. Верная передача действительности есть камень преткновения слова <...>От многих еще звучных слов и поэтических образов должно вам будет отказаться, ежели вы будете читать мои рассказы.

1852. Записки о Кавказе. Поездка в Мамакай-Юрт. Соч., т. 3, стр. 216.

Единственное средство умственного общения людей есть слово, и для того, чтобы общение это было возможно, нужно употреблять слова так, чтобы при каждом слове несомненно вызывались у всех соответствующие и точные понятия.

Искусство, вместе с речью, есть одно из орудии общения, а потому и прогресса, т. е. движения вперед человечества к совершенству. Речь делает возможным для людей последних живущих поколений знать все то, что узнавали опытом и размышлением предшествующие поколения и лучшие передовые люди современности...

1897 - 1898. Что такое искусство? Гл. XVI. Соч., т. 30, стр. 151.

Слово - дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись от такого слова, которое разъединяет людей.

1906 - 1910. На каждый день, ч. I. Соч., т. 43, стр. 44.

Слово - выражение мысли... и потому слово должно соответствовать тому, что оно выражает.

1906 - 1910. На каждый день, ч. 2. Соч., т, 44, стр. 56.

ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА

ЗА САМОБЫТНЫЕ, НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Песни, сказки, былины - все простое будут читать, пока будет русский народ.

1851. Из письма к Н. Н. Страхову от 23 марта. - Л. Н. Толстой. Сборник. Изд. АН СССР. 1951, стр. 630.

У народа есть своя литература - прекрасная, неподражаемая; но она не подделка, она выпевается из среды самого народа.

1853. Дневник. Соч., т. 46, стр. 71.

Один из замечательнейших признаков гибкости русского языка заметен в изменении повторяемого стиха в песнях, например: ни одной песни нет, особенно веселой, лихой, в которой этот refrain не изменялся бы иногда 3 - 4 манерами...

1853. Дневник. Наблюдения. Соч., т. 46, стр. 278.

Чтение сборника пословиц Снегирева 1 составляет для меня одно из любимых - не занятий, но наслаждений.

1862. Кому у кого учиться, крестьянским ребятам у нас, или нам у крестьянских ребят. Соч., т. 8, стр. 302.

"Бедная Лиза" выжимала слезы и ее хвалили, и ведь никто никогда уже ее не прочтет, а песни, сказки, былины, веселые, простые, будут читать пока будет русский язык <...>

Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может сказать поэт, мне мил. Язык этот кроме того, а это главное, - есть лучший поэтический регулятор.

Захоти оказать лишнее, напыщенное, болезненное - язык не повторит

Люблю определенное, ясное и красивое, и умеренное, - и все это нахожу в народной поэзии и языке, в жизни... 2

1872. Из письма к Н. Н. Страхову от 25 марта 1872 года. - Н. Н. Гусев "Л. Н. Толстой в расцвете художественного гения" Изд. Толстовского музея, стр. 142.

Если бы я был издатель народного журнала, я бы сказал своим сотрудникам: пишите, что хотите<...>но только так, чтобы каждое слово было понятно тому ломовому извозчику, который будет везти экземпляры из типографии, и я уверен, что кроме честного, здравого и хорошего ничего не будет в журнале. Я не шучу и не желаю говорить парадоксов, а твердо знаю это из опыта. Совершенно понятным и простым языком ничего дурного нельзя будет написать. Все безнравственное представится столь безобразным, что сейчас же будет отброшено...

1873. Из письма к Пейкер. Письма, т. I, стр. 105.

ЗА ЧИСТОТУ ЯЗЫКА, ЗА ЯСНОСТЬ, ТОЧНОСТЬ ВЫРАЖЕНИЯ

Пробный камень ясного понимания предмета состоит в том, чтобы быть в состоянии передать его на простонародном языке необразованному человеку.

Язык должен быть не только понятный или простонародный, но язык должен быть хороший. Красота или скорее доброта языка может быть рассматриваема в двух отношениях. - В отношении самых слов употребляемых и в отношении ихсочетания<…>

Я советую не то что употреблять простонародные мужицкие и понятные слова, а советую употреблять хорошие сильные слова и не советую употреблять неточные, неясные, необразные слова<...>

Нужно советовать не не пестрить язык, а писать хорошим русским языком, что чрезвычайно трудно.

1860 - 1863. О языке народных книжек. Соч., т. 8, стр. 427 - 428.

Как на образец языка, которому поучает "Детский мир", прошу читателя обратить внимание на следующее предложение: "В животном царстве, при всем его огромном разнообразии, ни одно животное не обращает на себя столько нашего внимания, как слон". Вся эта, составленная из неясных литературных слов, закрученная фраза значит только: слон чуднее всех животных.

"По величине своей он уступает только одному киту, а понятливостью превосходит обезьяну". Это значит: только один кит больше его, а он умнее обезьяны.

Неужели нужно сказать "уступает и превосходит", неужели нужно учить детей говорить или писать таким образом? Скажешь: уступает киту ростом и превосходит обезьяну умом и как будто выходит что-то похожее на мысль, а скажешь: он меньше кита и умнее обезьяны, и очевидно становится, что связаны эти два сравнения решительно ни к чему. Весь язык книги таков. Под напыщенностью и неестественностью фразы скрывается пустота содержания.

1862. Об общественной деятельности на поприще народного образования. Соч., т. 8, стр. 282 - 283.

Когда вы будете переделывать, не забудьте выправить приемы связей отдельных частей статьи. У вас часто, часто встречаются излишние вступления, как например: "теперь мы обратимся..." или "взглянем..." и т. п. Главное, разумеется, в расположении частей относительно фокуса, и когда правильно расположено, - все ненужное, лишнее само собой отпадет, и все выигрывает в огромных степенях.

1878. Из письма к А. А. Фету. Изд. "Книга", 1910, т. I, стр. 129.

Если бы я был царь, то издал бы закон, что писатель, который употребил слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог.

1878. Из письма к Н. Н. Страхову от 6 сентября. - Л. Н. Толстой в литературе и искусстве. "Лит. критик", №11, стр. 88.

Человеческий язык вытесняется все более и более из научных исследований, и вместо слова, средства выражения существующих предметов и понятий, воцаряется научный воляпюк, 3 отличающийся от настоящего воляпюка только тем, что настоящий воляпюк общими словами называет существующие предметы и понятия, а научный - несуществующими словами называет несуществующие понятия.

1886 - 1887. О жизни. Соч., т. 26, стр. 319.

Чем более понятно произведение искусства, тем оно выше. Искусство тем более общедоступно, чем оно проще, кратче и потому яснее передает чувство. Точно так же как в области логической мысли, передача ее тем драгоценнее, чем она проще, короче и яснее. Точно так же в искусстве простота, краткость и ясность есть высшее совершенство формы искусства, которая достигается только при большом даровании и большом труде.

1897 - 1898. Что такое искусство? (Планы, заметки, наброски), гл. XXIII. Соч., т. 30, стр. 249.

Что часто встречается и чем, мне кажется, часто грешны особенно нынешние современные писатели (все декадентство 4 на этом стоит), - желание быть особенным, оригинальным, удивить, поразить читателя <...> Это исключает простоту, а простота - необходимое условие прекрасного.

1908. Из письма к Л. Андрееву. Изд. "Книга", 1910, т. I, стр. 334.

О МАСТЕРСТВЕ ПИСАТЕЛЯ

Пиши 1) на черно, не обдумывая места и правильности выражения мыслей; 2) раз переписывай, исключая все лишнее и давая настоящее место каждой мысли, - и 3) раз переписывай, исправляя неправильности выражений.

1853 - 1854. Правила и предположения. Декабрь - январь. Соч., т. 46, стр. 294.

Бирюзовые и бриллиантовые глаза, золотые и серебряные волосы, коралловые губы, золотое солнце, серебряная луна, яхонтовое море, бирюзовое небо и т. д. встречаются часто (?). Скажите по правде, бывает ли что-нибудь подобное? Капли воды при лунном свете, падающие в море, горят лучше жемчужин, падающих в таз, и ни капли не похожи на жемчужины, ни таз - на море. Я не мешаю сравнивать с драгоценными камнями, но нужно, чтобы сравнение было верно, ценность же предмета не заставит меня вообразить сравниваемый предмет, ни лучше, ни яснее. Я никогда не видал губ кораллового цвета, но видал кирпичного; - глаз бирюзового, но видал цвета распущенной синьки и писчей бумаги. Сравнение употребляется или чтобы, сравнивая худшую вещь с лучшей, показать, как хороша описываемая вещь, или, сравнивая необыкновенную вещь с обыкновенной, чтобы дать о ней ясное понятие.

1852. Детство 5 (Вторая редакция. Гл. 9). Соч., т. I, стр. 177 - 179.

Как это в медном небе живет и умирает луна, и как это снег блестит как песок? Все это уже не только непонятно, но под предлогом передачи настроения, набор неверных сравнений и слов.

1897 - 1898. Что такое искусство? Гл. X. Соч., т. 30, стр. 99.

Для того, чтобы говорить хорошо то, что он хочет говорить (под словом "говорить" я разумею всякое художественное выражение мысли), художник должен овладеть мастерством.

1889 Из письма к В. А. Гольцеву. Сентябрь. Изд. "Книга", 1910, т. I, стр. 187.

ПРОТИВ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ИНОСТРАННЫМИ СЛОВАМИ

Как ни говори, а родной язык всегда останется родным. Когда хочешь говорить по душе, ни одного французского слова в голову нейдет, а ежели хочешь блеснуть, тогда другое дело.

1852. Детство (Черновые тексты). Соч., т. I, стр. 121.

Ах, mon cher, (Оленин) мой дорогой, как я обрадовался, узнав что вы здесь! - начал он (Белецкий) на московском французском языке и так продолжал, пересыпая свою речь французскими словами...

И еще и еще сыпались фрацузские и русские слова из того мира, который, как думал Оленин, был покинут им навсегда<...> Так и пахнуло от него всею тою гадостью, от которой он от-рекся<...> Он злился на Белецкого и на себя и против своей воли вставлял французские фразы в свой разговор, интересовался главнокомандующим и московскими знакомыми и на основании того, что они оба в казачьей станице говорили на французском диалекте, с презреньем отзывался о товарищах офицерах...

1852 - 1862. Казаки. Гл. XXIII. Соч., т. VI, стр. 89 - 90.

Как только представятся мне вместо моей хаты, моего леса и моей любви эти гостиные, эти женщины с припомаженными волосами над подсунутыми чужими буклями, эти неестественно шевелящиеся губки, эти спрятанные и изуродованные слабые члены и этот лепет гостиных, обязанный быть разговором и не имеющий никаких прав на это, - мне становится невыносимо гадко.

1852 - 1862. Казаки. Гл. XXIII. Соч., т. 6, стр. 120.

Язык произведений Толстого сложное литературное явление, сущность которого с трудом укладывается в рамки обычных кратких определений достоинств художественной речи. Он пережил глубокую эволюцию, и рассматривать его необходимо в связи с тем, как рос и изменялся Толсто художник и мыслитель. В начале творческой деятельности (50е годы) стиль Толстого складывается под влиянием речевого стиля наиболее культурной, интеллигентной части дворянского класса. Естественность этого стиля он объясняет в дневнике за 1853 год так: « У писателя, описывающего известный класс народа, невольно к слогу прививается характер выражения этого класса». За годы, прошедшие со дня смерти Пушкина, произошли значительные изменения в художественной русской прозе. Особенно сильно сказалось на ней влияние Гоголя, Лермонтова и Тургенева. Толстой, с его сосредоточенным интересом к психологическому анализу, неизбежно должен был почувствовать влияние этих писателей, особенно Гоголя и Лермонтова. Стиль Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он использует язык художественной и научной литературы (русской и европейской), с другой разговорной речью дворянской интеллигенции, и с третьей речью народной, преимущественно крестьянской. Стиль языка Толстого представляет собой дальнейшее развитие русского литературного языка, разработанного в творчестве Пушкина, Лермонтова, Гоголя и их продолжателей. Он питается, с одной стороны, речью народной, преимущественно крестьянской, с другой - языком художественной и научной литературы, с третьей - разговорной речью дворянской интеллигенции. Толстой исторически вышел из того времени, которое создало «натуральную школу», и из самой «натуральной школы». Его не удовлетворяла ни сжатая целеустремленность прозы Пушкина, ни сатирическая определенность образов «Мертвых душ». То и другое он расценивал как явления прошлого, уже ставшие неприемлемыми в развитии литературы.

Толстому всегда нужен был автор, главным свойством которого было бы «сильное искание истины», отметающий и разрушающий ложь, сомневающийся, исследующий, непоколебимый в самых своих исканиях, твердый в тех убеждениях, которые ему удается добыть. Собственно, поиск истины состоялся на всех уровнях творчества писателя, начиная философским, идейным, и заканчивая особенной глубиной языка и его изобразительных средств.

Здесь мы встречаем, во-первых, речевой стиль исторических документов, мемуаров начала 19 века, которые передают черты языка изображаемой эпохи. Такова, например, речь ритора при вступлении Пьера в масоны. Она окрашена в официально - канцелярский и церковнославянский колорит, свойственный той эпохе: «Не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения». Основные герои романа - дворяне говорят то по-французски, то по-русски. Но даже в их русском языке много галлицизмов, т.е. речь их, строится по нормам синтаксиса французского языка. Но в то же время в языке Толстого много бытовой русской речи. Например, «гумны», «в поперечь волку». Проза Пушкина его уже не удовлетворяет. В том же 1853 году, перечитав произведение Пушкина “ Капитанская дочка”, он записывает в дневнике: «Должен сознаться, что теперь уже проза Пушкина стара не слогом, а манерой изложения. Теперь справедливо в новом направлении интерес подробностей чувства заменяет интерес самих событий. Повести Пушкина голы как-то».

Однако и в художественной прозе 50-60-х годов многое не удовлетворяет Толстого. Суровый правдоискатель, враг всякой искусственности и фальши, Толстой и в литературном произведении стремится, прежде всего, к естественности языка и формы. Его раздражает изысканность современного ему литературного стиля. Даже закруглённость слога кажется ему литературщиной, манерностью, нарушением колорита живого разговорного языка. В 60- 70-х годах стремление к естественности и точности языка находит у Толстого выражение в его романах “Война и мир”, и “ Анна Каренина”. Эти произведения признаны шедеврами мировой литературы. Всё - и показ эпохи, и характеристики образов, и язык - сделано здесь рукой первоклассного реалиста. В трилогии « Детство» есть автор -- ребенок, подросток и юноша, от имени которого, от юношеского «я» ведется рассказ. Чем он становится старше, тем сильнее наполняется его речь сложными синтаксическими конструкциями

Но с самого начала текст переполнен заимствованиями, вставками немецкой разговорной речи, отдельное место занимает отображение дворянского общества первой четверти XIX века. Дети и взрослые говорят на полурусском, полуфранцузком языке: «Знаешь, mon cher».Особенное место занимает экспрессивные высказывания героев трилогии. Толстым рисуется своеобразная манера разговора Володи с девочками, целиком основанная на игре экспрессивных форм речи: «Когда им случалось обращаться к нему с каким-нибудь серьезным вопросом..., он делал им гримасу и молча уходил или отвечал какою-нибудь исковерканною французскою фразой: ком се три жоли и т. п., или, сделав серьезное, умышленно глупое лицо, говорил какое-нибудь слово, не имеющее никакого смысла и отношения с вопросом, произносил вдруг, сделав мутные глаза, слова: булку, или поехали, или капусту, или что-нибудь в этом роде» («Юность», гл. XXIX -- «Отношения между нами и девочками»).

«Сущность этой способности состоит в условленном чувстве меры и в условленном одностороннем взгляде на предметы. Два человека одного кружка или одного семейства, имеющие эту способность, всегда до одной и той же точки допускают выражение чувства, далее которой они оба вместе уже видят фразу; в одну и ту же минуту они видят, где кончается похвала и начинается ирония, где кончается увлечение и начинается притворство, -- что для людей с другим пониманием может казаться совершенно иначе. Для людей с одним пониманием каждый предмет одинаково для обоих бросается в глаза преимущественно своею смешною или красивою, или грязною стороной. Для облегчения этого одинакового понимания, между людьми одного кружка или семейства устанавливается свой язык, свои обороты речи, даже -- слова, определяющие те оттенки понятий, которые для других не существуют... Например, у нас с Володей установились, бог знает как, следующие слова с соответствующими понятиями: изюм означало тщеславное желание показать, что у меня есть деньги, шишка (при чем надо было соединить пальцы и сделать особенное ударениие на оба ш) означало что-то свежее, здоровое, изящное, но не щегольское; существительное, употребленное во множественном числе, означало несправедливое пристрастие к этому предмету и т. д., и т. д. Но впрочем значение зависело больше от выражения лица, от общего разговора, так что, какое бы новое выражение для нового оттенка ни придумал один из нас, другой по одному намеку уже понимал его точно так же...» («Юность», гл. XXIX).

Таким образом, субъективная экспрессия изменяет или вовсе уничтожает прямой смысл слов. Л. Толстой в «Юности» еще раз в другом месте художественно демонстрирует этот семантический процесс в изображении отношений между детьми и мачехой (гл. «Мачеха»).

В « Семейном счастье» автор с величайшей серьезностью ставил своего рода эксперименты семейной жизни, протекающей то в одних, то в противоположных условиях. Эти эксперименты вели к определенным нравственным выводам. И все-таки автору в романе такого рода, в подлинно семейном романе, было несколько тесно в ведении повествования от лица молодой женщины. Язык романа создавали поселившийся в сиреневом кусте соловей, «круги света и тени», «волшебная стена красоты». Текст наполнен различными стилистическими средствами, чаще всего, встречаются метафоры и эпитеты.

Все же на подступах к образованию стилистического ядра «Войны и мира» стояли не названные выше романы и повесть, а кавказские и особенно севастопольские рассказы. Автор совсем отходит в сторону -- события, люди, характеры, рядовые солдаты и офицеры, и не каждый из них сам по себе, не герой, превознесенный над прочими, только -- правда. В искании правды, во взрываний залежавшихся, мнимых истин -- деятельность автора, его творчество и он сам. Язык « Войны и мира» великолепный образец богатства и выразительности русского языка, которые, по словам Толстого, «где нужно - нежный и трогательный, строгий и серьезный - где нужно бойкий и живой». Авторская речь строится на основе общенационального русского литературного языка, но в то же время, в романе много бытовых наименований, особенностей областных говоров. Например: «зеленя», «гумны», «насупротив». Живая народная речь особенно выразительно звучит у героев из народной массы: Тихона Щербатого, Платона Коротаева, солдат. Безыскусственность речи героев особенно заметно выступает во фразах где народ заменяет средний род женским. Например: « Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда». Роман Толстого исторический, автору необходимо передать колорит литературного и разговорного языка первой четверти 19 века. Этим и объясняется обилие так называемых историзмов в романе (бригет, клавикорды). Реалистическую манеру Толстого реализуют изобразительные средства языка. Сравнения отличаются простотой и точностью, т.к писатель считал, что они должны облегчать читателю понимание мысли автора, анне удивлять эффектами неожиданных сопоставлений. (При появлении Багратиона « разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, собрались в одну кучу). Эпитеты Толстого в ВИМ тоже точны и конкретны. Стремлением к точности, изображением душевных настроений объясняется обилие в романе сложных прилагательных. Взгляд героев автор определяет то, как вопросительно-сердитый, то, как недовольно-вопросительный, то, как счастливо - спокойный. Для изображения сложного психологического переживания Толстой часто прибегает к использованию антонимов (Беззаботно-усталые лица солдат).

Стремление Толстого к естественности и точности наложило своеобразный отпечаток даже на синтаксическое строение его речи. Говоря о языке романа, можно отметить громоздкость и тяжеловесность его отдельных фраз, в том числе с многочисленными придаточными предложениями и с союзами ежели бы, что, чтобы: «Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы...» «Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4000-ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему» (9, 208). И здесь, без всяких пояснений и присоединительных оценок, в выборе слов, в тоне повествования отчетливо противопоставлены два мира -- воинственно азартный и мирный, мирный даже во время навязанной русским людям войны. И деепричастные обороты, «не доверяя своим генералам», особенно -- «боясь упустить готовую жертву», содержат самое полное раскрытие авторского понимания личности Наполеона, духа самовластия и грубого насилия. Самая могучая поэзия «Войны и мира» -- в ее народных образах: «весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил...» И поэзия и -- авторская идея мира. Особую роль в романе « Война и Мир» занимают галлицизмы. Галлицизмы (от лат. gallicus - галльский) - слова и выражения, заимствованные из французского языка или образованные по модели французских слов и выражений. Создание исторического и местного колорита. Употребление иноязычной лексики при описании обстановки, интерьера, одежды героев."Она (Элен) была в шифре и бальном платье", "...надень livree и поедем со мной..." (слова Ипполита), "...он (Тушин) стрелял брандскугелями...", "...пудренные, в чулках и башмаках, ливрейные лакеи стояли у каждой двери...", "...Конвент был настоящей властью...", "автограф", "по бульварам", "подошла к комоду...". «...он масон должен быть...", "...готовились, писались брульоны...", "...ретираду произвели в совершенном порядке...", "...между турнирами буриме...", "...надевать роброны...", "...идеи абсолютизма...", "...играли с азартом в преферанс..." Средство социальной характеристики персонажей. Отображает происхождение и положение героя в обществе. "Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем", "...Пьер увидел на нем адамову голову, знак масонства...", "...под аккомпанемент...", "...в дорогом колье...", "...блестящий гарнитур...". Для создания речевой характеристики персонажей. Речевая характеристика - один из способов раскрытия образа героя, его сущности. Используется для показа индивидуальных особенностей героев."...у тебя есть масака..." (слова маленькой княжны), "...он (Кутузов) говорил им про золотой мост..." (французская поговорка). Достижение комических и сатирических эффектов. Высмеивание пороков и недостатков героев, показ "интеллигентности" и "образованности" высших слоев общества ".Граф (Илья Андреевич Ростов) отдавал приказания... о спарже, свежих огурцах, землянике...", "...сходившее на дежурство и фуражировку...", "...с его (Пьера) корпуленцией...", "...привели какого-то немца и объявили, что это шампиньон...". Наиболее часто в своей речи используют галлицизмы Василий Карагин, Элен, Анна Шерер, Жули Курагина, Борис Друбецкой, высший офицерский состав, семья Ростовых, семья Болконских и другие герои, меньшей степени. Это свидетельствует о принадлежности данных лиц к тому высшему обществу, которое воспитывалось в духе французской культуры. Кроме французских слов герои используют выражения на французском языке. Вероятно через это автор, с одной стороны, отображает новшества в жизни людей, а, с другой стороны, высмеивает "офранцуживание", отход от традиций и канонов. Изображение пейзажа в романе выполняет различные функции. Наиболее общей особенностью пейзажа Толстого является соответствие этого пейзажа настроению героя. Разочарование, мрачное настроение Андрея Балконского после разрыва с Наташей окрашивает в темные эпитеты окружающий героя пейзаж. «Он посмотрел на полосу берез, с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой…» В других случаях пейзаж непосредственно воздействует на человека, просветляя и умудряя его. Князь Андрей, раненный под Аустерлицем, смотрит на небо и думает: « Да! Все пусто, все обман кроме этого бесконечного неба». Приемы словесного построения личных образов примиряются в «Войне и мире» с формами исторической стилизации. В сфере экспрессивно-драматических форм принципы исторической стилизации рельефнее всего выделяются в диалоге, в речи действующих лиц, занятых злободневными разговорами. Стиль эпохи, прежде всего, создается предметно-смысловыми формами диалогической речи, ее вещественным фондом, отчасти ее идеологией и ее тематикой. Эта тематика -- в воспроизведении Толстого -- чуждается прямых словесных анахронизмов, избавлена от вторжения неологизмов 60-х годов. Она притягивает к себе наиболее характеристические формы выражения реставрируемой эпохи, ее синтаксические обороты, ее излюбленные словечки и фразы. Не будучи фотографическим снимком языка изображаемой среды и эпохи, диалогическая речь в «Войне и мире» насыщена реалистическими отражениями того времени. Реализм толстовского диалога полон широких символических обобщений, преодолевающих и отрицающих натуралистическую имитацию и схематическую типизацию манеры речи разных слоев общества в 1805, 1812 или в 1820 гг. Поэтому он не нуждается в излишней идеологической нагрузке старины и в резких отступлениях от тех русских языковых традиций, которые легко могли быть восприняты и поняты на почве литературных стилей второй половины XIX в.

Утверждая внеисторичность, вневременность сознания в его основном, «природном» чувственном содержании, Л. Толстой, естественно, чуждается внешних, археологических, реставрационно-натуралистических приемов языковой стилизации Непосредственное, не навязанное цивилизацией выражение переживаний и мыслей личности всегда более или менее однородно, по Толстому. В живой речевой современности скрыто и прошлое. Однако, языковые «позы», разные типы стилистических манер, свойственных эпохе и исторически изменчивых, наслаиваются на «живую жизнь». Социально-языковый характер, историческая индивидуальность, слагается не только из прямых, правдивых, естественных выражений сознания, но и из свойственных эпохе манер стилизации Л. Толстой очень остроумно и с большим юмором обнажает этот контраст индивидуально-характеристического стиля и свойственной эпохе искусственной манеры выражения в образе Денисова -- при первом же его появлении в романе. Сначала демонстрируется его ухарски-гусарский стиль с богатым бранным лексиконом:

«-- А я пг"одулся, бг"ат, вчег"а, как сукин сын, -- закричал Денисов, не выговаривая р ... -- Хоть бы женщины были. А то тут, кг"оме, как пить, делать нечего. Хоть бы дг"аться ског"ей» (IX, 156--157) и т. п.

Но вслед за тем рисуется тот же Денисов в его литературно-романтической маске, и его бытовой гусарский стиль смешивается с языком любовной лирики начала XIX в. Все описание лирического вдохновения Денисова полно семантических контрастов и дышит глубоким юмором реалиста-разоблачителя:

«Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.

Ей пишу, -- сказал он.

Он облокотился на стол с пером в руке и, очевидно, обрадованный случаю быстрее сказать словом все, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.

Ты видишь ли, дг"уг, -- сказал он. -- Мы спим, пока не любим. Мы дети пг"аха... а полюбил -- и ты бог, ты чист, как в пег"вый день создания... Это еще кто? Гони его к чог"ту. Некогда! -- крикнул он на Лаврушку» (IX, 158).

Еще ярче и гуще наложены исторические краски на образ старого князя Болконского. В нем дан необыкновенно острый и резко-индивидуализированный синтез основных речевых стихий стиля высшей военно-дворянской знати екатерининской эпохи. С одной стороны, в его речи выступает архаическая, официально-канцелярская струя, с французской, иногда с немецкой окраской и, во всяком случае, с латино-немецким синтаксическим строем: «сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой» (IX, 121); «Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам» (IX, 278); «Князь... читал свои бумага (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти» (XI, 107). Ср.: «Надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша» (IX, 125).

Еще более близок к эпистолярно-канцелярскому стилю XVIII в. язык письма старого князя. Здесь, с одной стороны, соблюдены все черты русско-латино-немецкого синтаксиса официального языка XVIII -- начала XIX вв.: «Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера: Бенигсен под Эйлау над Буонапарте якобы полную викторию одержал и наград послано в армию несть конца... бежит весьма расстроен...» и т. п. С другой стороны, рядом с архаической лексикой (викторию одержал; несть конца и т. п.) ярко выступают лексико-фразеологические и синтаксические формы бытового просторечия в сочетании с суворовским лаконизмом («если не вранье»; «хотя немец -- поздравляю»; «смотри ж, немедля скачи в Корчеву и исполни»). Ср.: «Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает» и т. п. (X, 95). Ср. язык письма фельдмаршала Каменского (X, 97) и язык резолюции Аракчеева (X, 161).

Затем, в языке старого князя переливаются разными цветами фамильярное дворянское просторечие и простонародность грубого суворовского солдата: «С три короба наболтает. Это их бабье дело» (X, 121); «за бабью юбку не держишься» (IX, 132); «что врешь?» (IX, 133); «Го-го! -- сказал старик, оглядывая ее округленную талию. -- Поторопилась, нехорошо» (IX, 124).

И, наконец, все это покрывается безупречным французским языком и аристократическим салонным стилем: «M-elle Bourienne, voilа encore un admirateur de votre goujat d"empereur! -- закричал он отличным французским языком» (IX, 126). Ср. галлицизмы: «Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки» (IX, 278).

Вместе с тем, в самом отрывистом, лаконическом строе речи, в приеме скороговорки, в манере неожиданных, не относящихся к предмету разговора реплик и странных условно-символических замечаний рельефно выступают характеристические для эпохи черты «суворовского стиля». Например: «Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:-- Белый! белый! -- Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил: -- И скоро она родит? -- и, с упреком покачав головой, сказал:-- Нехорошо! Продолжай, продолжай. -- В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s"en va-t"en guerre. Dieu sait quand reviendra» (IX, 122).

Замечательно, что, несмотря на густой слой социально-типических языковых красок эпохи и даже отчасти благодаря ему, образ старика Болконского имеет в стиле «Войны и мира» ярко выраженные черты глубокой, противоречивой и оригинальной, живой и единичной индивидуальности. Достаточно сослаться на сцену его предсмертной беседы с дочерью (XI, 138--141). Так, по Толстому, «естественный» стиль личности, независимый от исторически сменяющихся типов культуры и цивилизации, осложняется формами исторической стилизации, условной исторической манеры, отпечатками характера эпохи, но и от этого структурно не меняется, не отходит в иную систему и стадию мышления, понимания и переживания действительности.

В романе « Анна Каренина» Толстой продолжает свою традицию в описании природы. В его пейзажах поражает, прежде всего, необычайная наблюдательность писателя и художественная чуткость к запахам и краскам, к тончайшим оттенкам жизни природы. Природа хороша не игрою света, не красотой закатов и облаков, а тем, что в ней все естественно, плодовито, правдиво, тем, что она и кормит и учит человека. В природе все полно сильного движения, все побуждает человека к труду: «...солнце быстро съело тонкий ледок, подернувший воды, и весь теплый воздух задрожал от наполнивших его испарений ожившей земли... Весна -- время, планов и предположений». В описании луга, на котором Константин Левин косит сено, в описании дождя, реки, трав, заката все деловито и просто, однако просторечия добавляют в ощущение от прочитанного еще большую близость героя к природе. О закате сказано: «солнце зашло за лес»; о дожде -- что Левин «вдруг испытал приятное ощущение холода по жарким вспотевшим плечам». Не замечены цветы, почти не названы травы, но они различаются так, как их различает косарь: «трава пошла мягче», «трава была по пояс.. нежная и мягкая, лопушистая», «пряно пахнущая трава», различается даже «слабая», «хорошая» и «дурная» трава. Восхищала Левина не сама по себе красота природы, а то, что «ряд его выходил почти так же ровен и хорош, как и у Тита», или то, как острая коса старика «сама вжикала по сочной траве. Это счастье житейской, трудовой близости к природе было свойственно натуре Толстого. А. Б. Гольденвейзер записал такой разговор с ним в 1909 году: «Я сегодня утром встал рано и так хорошо гулял: роса, месяц облачком... Вижу, две девочки идут босиком; и в первый раз я это видел: они идут и за руки держатся. Я спросил их: «По грибы?» -- «Нет, за орехами». -- «А что ж без мешка?» -- «Ну, мешок! Мы в подолы».

Sunday, October 19th, 2008

Меня часто упрекают в том, что я пишу по русски с ошибками. «Не пристало, человеку называющему себя РУССКИМ ПИСАТЕЛЕМ, так писать». Иногда подобные ремарки делаются по дружески, иногда с явной целью оскорбить. Я всегда делаю вид, что не обижаюсь. Нужно сказать правду, чем больше я пишу, тем меньше мне приходится слушать подобные замечания. Либо с практикой я приобретаю навыки правописания, либо люди просто привыкли к моему языку.

Проблему моей грамотности я вижу в несколько другом аспекте, чем мои критики. Прежде всего, я считаю себя писателем, в то же самое время, мои критики – обычные люди, которые просто хорошо учились в школе. Не каждый умеющий писать грамотно является писателем. В школе я учился на тройки. Учить грамматику мне было неинтересно. Более того, я просто ее игнорировал. Когда простейшая ошибка подавалась как преступление, а мои учителя по русскому языку именно так и поступали, мне становилось неинтересно продолжать штудировать учебник.

Высшее образование, которое я получил в США, научило меня многому - по английски пишу без ошибок и говорю без акцента. В отличии от СССР, в Америке я учился с удовольствием. Наверное сказалось отсутствие жестких, почти недосягаемых стандартов и присутствие элементов игры в обучении. В общем училось легко, приятно и с интересом. Как говориться - «каждому свое». Для меня лучшим оказалось западное образование. К сожалению, американская высшая школа не смогла избавить меня от безграмотности в русском языке.

Западное образование оказало на меня огромное влияние, но не смогло изменить мой русский менталитет. Несмотря на то, что коллеги по работе никогда не отождествляют меня с моим русским именем, уж очень много американского в моем языке, поведении и внешнем виде, они бы очень удивились если бы узнали чем я занимаюсь в свободное от работы время.

Прежде чем начать писать по русски, я задумался – «а может стоит писать по английски?» Попробовал – не вышло. Русские мысли нужно писать по русски. Разные мы люди. Американские проблемы для меня смешны, русские переживания для американца – пустышка.

Возьмем «Войну и Мир» Льва Толстого. Я не случайно постоянно обращаюсь к этому роману. Одна фраза – «12 июня силы Западной Европы перешли границы России», многого стоит. Не французы напали на Россию, не Наполеон, а ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА! Вечный антагонист. Я встречал американцев, которые прочитав всего Толстого, не знали, что дословный перевод названия романа, который по английски звучит как «War and Peace», является неправильной интерпретацией того, что на самом деле хотел сказать Толстой.

Толстой писал книгу не о войне и мире, как о событиях связанных с вооруженными столкновениями с врагом или отсутствием таковых. Толстой писал о ВОЙНЕ и об ее воздействии на ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО. Именно это и есть точный смысл, который Толстой вкладывал в русское слово МИР(общество людей). Это оказалось слишком сложно для американского сознания. Американцы войну воспринимают намного проще.

Теперь о РУССКОМ ЯЗЫКЕ. Не смотря на то, что русская культура и история имеют богатые многовековые традиции, русский литературный язык появился совсем недавно. Первые попытки стандартизировать русский язык принадлежат Михаилу Ломоносову. Как таковой, русский литературный язык, оформился лишь в 19 веке. В двадцатом веке, язык отшлифовался до тех стандартных правил, которые мои критики с таким прилежанием учили в школе.

Тот язык, которым мы пользуемся сейчас, русским можно назвать только с большой натяжкой. История наложила неизгладимый след на наш язык. Петр Великий, вместе с огромными изменениями в укладе жизни России, принес моду на иностранные языки. Ни для кого не секрет, что дворянство, а значит самая просвященная часть русского общества, предпочитало в 18-19 веках говорить на французском, а русские писатели, на основе произведений которых и появился литературный русский язык, являлись исключительно представителями дворянства.

В своих произведениях они употребляли адаптированный русский язык, а не тот на котором говорила основная масса простых людей. Когда я стал учить английский, я поразился огромному количеству устоявшихся словосочетаний, или идиоматических выражений, которые имеют сходные аналоги в русском языке. Со временем я понял – на развитие современного английского языка, большое влияние оказал язык французский. Первые русские писатели, которые в повседневной жизни использовали французский язык, стилистически писали по французски, только слова они использовали русские. Так сказать - дословный перевод. Множество примеров такого дословного перевода можно встретить у великого русского поэта Пушкина.

С течением времени, стараниями русских писателей, русский язык развился в уникальный инструмент, на котором можно передать всю гамму уникальной русской души и жизненной философии.

Я не хочу умалить значение и силу русского языка. Я привел пример с дословным переводом только для того чтобы дать понять всем моим критикам, что русский язык это не ИКОНА на которую нужно молится. Русский язык все время изменяется. Сегодняшние писатели, в том числе и ваш покорный слуга, вносят свою лепту в развитие русского языка. Вполне вероятно, что то, что вы сейчас называете ошибками, через двадцать лет войдет в учебники по которым будут учиться ваши внуки.

Русская культура всегда притягивала к себе тысячи представителей других народов. Если говорить о сегодняшнем дне, то счет пойдет на миллионы. Даже не надейтесь, что воздействие других культур не оставит отпечатка на будущем русском языке. Язык будет изменяться с течением времени. А бороться за его чистоту также глупо как бороться за «расовую чистоту русской нации».

Писать с ошибками и разговаривать с акцентом – привилегия пришлых людей. Народ, который умеет не обращать внимание на ошибки и акцент – является великим народом. Такой народ никогда не исчезнет, потому что в него всегда будет вливаться свежая кровь. Для меня поиск ошибок в моих произведениях – все равно, что насмешка ВЕЛИКОРОСА над неправильной русской речью у «лица кавказской национальности». КСЕНОФОБИЯ, одним словом. А ведь человек просто старается перенять РУССКУЮ КУЛЬТУРУ И ЯЗЫК, пытается ассимилироваться. Для этого необходимо время, нельзя отталкивать пришлых людей. КСЕНФОБИЯ НИКОГДА НЕ ПРИСУТСТВОВАЛА В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ. Поэтому МЫ до сих пор существуем.

Я начал писать по русски и для русских. Надеюсь, что постепенно, приобретая писательские навыки, я избавлюсь от многих моих грамматических и стилистических ошибок. Во всяком случае, обещаю вам над этим хорошо поработать.

Saturday, October 18th, 2008

Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гибкое, пышное, неисчерпаемо богатое, умное, поэтическое и трудовое орудие своей социальной жизни, своей мысли, своих чувств, своих надежд, своего гнева, своего великого будущего.

А. В. Толстой

Русский язык - это прежде всего Пушкин - нерушимый причал русского языка. Это Лермонтов, Лев Толстой, Лесков, Чехов, Горький.

А. Я. Толстой

Язык, которым Российская держава великой части света повелевает, по его могуществу имеет природное изобилие, красоту и силу, чем ни единому европейскому языку не уступает. И для того нет су мнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое совершенства, каковому в других удивляемся.

М. В. Ломоносов

Наш русский язык, более всех новых, может быть, способен приблизиться к языкам классическим по своему богатству, силе, свободе расположения, обилию форм.

Я. А. Добролюбов

Что русский язык - один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения.

В. Г. Белинский

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!., нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!

И. С. Тургенев

Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.

О ЯЗЫКЕ ТОЛСТОГО

(50—60-е ГОДЫ)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Словесное искусство Льва Толстого своими языковыми корнями глубоко уходит в русскую книжную литературно-художественную культуру XVIII — первой половины XIX вв. и в питавшие ее подпочвенные русские крестьянские и литературные западноевропейские (особенно французские и английские) соки. Язык Толстого на протяжении более полувека переживает сложную эволюцию. Происходят не только функциональные перемещения внутри системы основных социально-языковых категорий, из которых образуется стиль Толстого, но в разные периоды толстовского творчества резко меняются и самая структура тех стилевых пластов, состав тех речевых стихий, на которых покоится словесная композиция литературного произведения в стиле Толстого. Иссякают, отмирают или отсекаются отдельные стилистические категории и формы, преимущественно те, которые примыкали к старой литературно-книжной языковой традиции (русской и французской), и, наоборот, интенсивно развиваются, углубляются и разрабатываются новые (иногда не менее архаистические в своих семантических истоках) формы стиля, в первую очередь те, которые ориентируются на разговорную речь и просторечие, на крестьянский язык и стили устной народной словесности, на живое ораторское слово. Вследствие этого, язык Толстого — при всей его враждебности и чуждости господствовавшим стилям буржуазно-книжной речи, например, газетно-публицистическим, научно-техническим и официально-деловым — периодически менял свои позиции в общем контексте русской литературы и русского литературного языка второй половины XIX и начала XX вв.

В языке Л. Толстого с самого начала чрезвычайно рельефно обнаружилась острая и оригинальная смесь архаических и архаистических форм выражения с новаторскими приемами и революционными экспериментами в сфере литературного воспроизведения живого речевого опыта. Вместе с тем, в языке Л. Толстого очень скоро дало себя знать резкое столкновение (как раньше у Гоголя в «Мертвых душах») двух тенденций литературного изображения: одной — разоблачительной или разрушительной, направленной против тех стилей, которые были признаны Л. Толстым фальшивыми, искусственными, «неправдивыми», и другой — конструктивно-творческой, основанной (в принципе) на четырех речевых устоях: 1) на литературных стилях русского языка пушкинской традиции — как художественных, так и деловых, — с их западноевропейской (преимущественно французской) подпочвой, но с отдалением и даже с отрывом их от официальной церковно-книжной традиции; 2) на разговорном языке дворянской интеллигенции и на его профессиональных и поместно-областных диалектах и жаргонах; 3) на народной, преимущественно крестьянской, речи и 4) на системе литературно-языковых приемов изображения и драматизации, выработанных в школах Пушкина, Гоголя, Лермонтова и их продолжателей, но с осложнением их стилистическими «веяниями» XVIII в. и новыми приемами психологического анализа и выражения душевной жизни.

Со стилистической точки зрения, правы были те критики, которые считали произведения Л. Толстого 50-х годов подготовительными «этюдами» к роману «Война и мир». Не подлежит сомнению, что те индивидуальные, чисто толстовские, живые стилистические тенденции, которые обозначились за 50—60-е годы, получили наиболее полное и яркое выражение в языке этого романа. Однако, тут наметились и совершенно оригинальные, новые языковые приемы и стилистические категории, отчасти обусловленные стилем воспроизводимой исторической эпохи, отчасти порожденные отношением Л. Толстого к современной ему литературно-языковой практике 60-х годов и, во всяком случае, органически связанные с славянофильской, архаистической и антибуржуазной идеологией Толстого того времени.

Легко указать многочисленные языковые и стилистические параллели, совпадения между предшествующими сочинениями Л. Толстого и «Войной и миром». Пока достаточно ограничиться демонстрацией лишь разрозненных отдельных иллюстраций, в которых сходство доходит до «самоповторения».

Основные стилистические приемы изображения чувств в поэтике Л. Толстого определились рано. Легко, например, в этом направлении найти поразительную языковую общность между «Детством, отрочеством и юностью» и «Войной и миром», хотя в «Войне и мире» сильнее выражен уклон к драматизации. В «Детстве» горе бабушки, узнавшей о смерти дочери, описывается так: «Она сидела, по обыкновению, на своем кресле... Губы ее начали медленно улыбаться, и она заговорила трогательным, нежным голосом: «Поди сюда, мой дружок, подойди, мой ангел». Я думал, что она обращается ко мне, и подошел ближе, но она смотрела не на меня. «Ах, коли бы ты знала, душа моя, как я мучилась и как теперь рада, что ты приехала»... Я понял, что она воображала видеть maman, и остановился. «А мне сказали, что тебя нет, — продолжала она, нахмурившись, — вот вздор! Разве ты можешь умереть прежде меня?» — и она захохотала страшным истерическим хохотом... Через неделю бабушка могла плакать, и ей стало лучше».

Ср. изображение безумия старой графини Ростовой после получения вести о гибели Пети и сцену между Наташей и матерью:

«... Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.

— Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? — Наташа подошла к ней. — Ты похорошел и возмужал, — продолжала графиня, взяв дочь за руку.

— Маменька, что́ вы говорите!..

— Наташа, его нет, нет больше! — И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать» (XII, 176—177) 1 .

Еще пример из той же семантической сферы. В «Войне и мире»:

«Она [Наташа] находилась в состоянии воспоминания. Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь так же», подумала Наташа...

«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа...» (X, 274).

Ср. ту же психологическую тему и однородные формы ее стилистического воплощения в «Юности»: «И вдруг я испытал странное чувство: мне вспомнилось, что именно все, что было со мною, — повторение того, что было уже со мною один раз: что и тогда точно так же шел маленький дождик и заходило солнце за березами, и я смотрел на нее, и она читала, и я магнетизировал ее, и она оглянулась, и даже я вспомнил, что это еще раз прежде было» (гл. XXV — «Я ознакомливаюсь»).

Показательны и такие параллели в изображении состояния влюбленности:

«Валахина... смотрела на меня молча, как будто говоря: «ежели ты теперь встанешь, раскланяешься и уедешь, то сделаешь хорошо, мой милый», — но со мной случилось странное обстоятельство... Я чувствовал себя не в состоянии пошевелиться ни одним членом естественно... Я предчувствовал, что со всем этим я не управлюсь, и поэтому не могу встать ; и действительно не мог встать . Валахина, верно, удивлялась, глядя на мое красное лицо и совершенную неподвижность...» («Юность», гл. XVIII — «Валахины»).

«Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти . Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому, что не мог подняться и уйти» («Война и мир», XII, 226).

Таким образом, языковые и стилистические краски при изображении семейных картин «Войны и мира» брались Л. Толстым с той же палитры и с теми же художественными приемами, которые были уже испытаны во время работы над «Детством, отрочеством и юностью» и (как будет ясно из дальнейшего) над «Семейным счастьем». Однако, обострение и экспрессивное напряжение драматической речи, широкое развитие форм семейного, «домашнего» диалога, углубленный строй «внутреннего монолога» и разнообразные, впервые в формах литературно-художественного стиля развернутые вариации внутренней речи свидетельствуют об открывшихся Толстому новых горизонтах в области стиля семейного романа.

В военных рассказах и очерках Л. Толстого в 50-е годы с достаточною определенностью выступил своеобразный толстовский стиль воспроизведения батальных сцен и образов военной среды, а также обозначился социально-языковый состав этого стиля, характер примеси к его литературно-повествовательному сплаву элементов из разных военных диалектов и из сферы официально-делового и военно-научного языка. В «Войне и мире» происходили обогащение и осложнение этих военных зарисовок. Вот несколько примеров:

Ср., впрочем, в речи князя Андрея: «Весь мир разделен для меня на две половины: одна — она и там все счастье, надежды, свет; другая половина — все, где ее нет, там все уныние и темнота...» (X, 221).

Ср. в «Анне Карениной»: «Для него [Левина] все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт — это все девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт — она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого» (VII, 34).

Ср. также в «Войне и мире» сцену наказания уличенного в воровстве солдата: «... Фронт взвода гренадер, перед которым лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал... И все еще слышались гибкие удары и отчаянный , но притворный крик » (IX, 212).

Можно сказать, что не только манера изображения «войны» и круг военных образов «Войны и мира» предчувствуются в военных повестях и рассказах Л. Толстого из эпохи 50-х годов, но и самый язык военного повествования и военных диалогов предопределяется ими. Однако, в «Войне и мире» пределы этой сферы речи необычайно расширены хронологически, т. е. исторически, как в социально-диалектологическом, так и стилистическом направлениях. Военный язык «Войны и мира» всасывает в себя и отчасти растворяет разнородные стили военно-мемуарной литературы. Язык военного повествования, язык «беллетристических реляций» и военно-патриотических фельетонов смешивается и сливается с историческим и научно-публицистическим стилями. Правда, уже в 50-х годах проступил наружу и третий поток толстовского творчества, так широко разлившийся в период «Войны и мира», — поток, соединявший литературную деятельность Толстого с проблематикой исторических стилей в эпоху самоопределения дворянской культуры, в эпоху Карамзина, Пушкина и Погодина. Он относится к области приемов исторической стилизации.

Уже в первых исторических опытах Л. Толстого (например, в повести «Два гусара») 3 обнаружилась своеобразная полемическая и ироническая соотнесенность толстовского исторического стиля со стилем текущей современности.

Понятно, что повествовательно-исторический стиль «Войны и мира» должен был расширить свои языковые рамки посредством включения в себя речевых форм исторических источников, мемуаров, исторических документов, посредством монтировки разнообразного исторического материала. В нем так или иначе, глухо и сквозь живой гул современности, должно было звучать «эхо» голосов изображаемой эпохи. Однако, уклон к публицистической речи, уже подготовленный иронической патетикой «Люцерна» и языком педагогических статей Л. Толстого, все увеличивается в процессе работы писателя над «историей-романом» и создает целую систему призм, обточенных в атмосфере идейной борьбы 60-х годов и преломляющих язык самого автора в духе славянофильского «антиисторизма». Публицистический стиль Л. Толстого, тесно связанный, как и другие публицистические стили той эпохи, с языком науки и философии, был враждебен господствовавшим формам публицистической речи разных групп интеллигенции 60-х годов. «Нигилистический» жаргон, научно-публицистический язык «новых людей» осмеяны Толстым еще в комедии «Зараженное семейство».

Таким образом, исторический стиль Л. Толстого в «Войне и мире» контрастно развивается в двух противоположных направлениях — назад , в сторону стилей дворянской речевой культуры начала XIX в., и полемически — вперед , как бы наперерез господствующим стилям публицистики 60-х годов.

В творчестве Толстого предшествующей эпохи открылась и одна далекая цель этого бокового, «проселочного» движения толстовской идеологии, направленной как против публицистического языка разночинной интеллигенции, так и против антинационального европеизма петербургской аристократии. Этой целью было сближение с простотой и правдой «народного» и, прежде всего, крестьянского мировоззрения и языка. Однако, славянофильское преклонение пред «простым народом» в 60-е годы еще не ведет к опрощению авторского языка Толстого, к ассимиляции литературного стиля его с семантикой крестьянской речи.

Вопрос о семантике, об идеологических и мифологических основах крестьянской речи и о стилях ее литературного воспроизведения был одним из наиболее острых вопросов литературы 50—60-х годов. Н. А. Добролюбов, в рецензии на «Повести и рассказы» С. Т. Славутинского («Современник», 1860, № 2), так характеризовал господствующую манеру изображения крестьян в дворянской литературе 50-х годов: «Житейская сторона обыкновенно пренебрегалась тогда повествователями, а бралось, без дальних справок, сердце человеческое... Обыкновенно герои и героини простонародных рассказов сгорали от пламенной любви, мучились сомнениями, разочаровывались — совершенно так же, как «Тамарин» г. Авдеева или «Русский черкес» г. Дружинина. Разница вся состояла в том, что вместо: «я тебя страстно люблю; в это мгновение я рад отдать за тебя жизнь мою», они говорили: «я тея страх как люблю; я таперича за тея жисть готов отдать». А впрочем, все обстояло, как следует быть в благовоспитанном обществе: у г. Писемского одна Марфуша даже в монастырь от любви ушла, не хуже Лизы «Дворянского гнезда»...». «Приторное любезничанье с народом и насильная идеализация происходили у прежних писателей часто и не от пренебрежения к народу, а просто от незнания или непонимания его. Внешняя обстановка быта, формальные, обрядовые проявления нравов, обороты языка доступны были этим писателям и многим давались довольно легко. Но внутренний смысл и строй всей крестьянской жизни, особый склад мысли простолюдина, особенности его миросозерцания — оставались для них по большей части закрытыми». Напротив, новая система литературных стилей крестьянской речи, по мнению Добролюбова, должна быть реалистична не по фонетико-морфологической внешности, а по своей семантике, по своей внутренней, смысловой сущности: «Нужно не только знать, но глубоко и сильно самому перечувствовать, пережить эту жизнь, нужно быть кровно связанным с этими людьми, нужно самому некоторое время смотреть их глазами, думать их головой, желать их волей; надо войти в их кожу и в их душу...». «И во всяком случае, если уж выбирать между искусством и действительностью, то пусть лучше будут неудовлетворяющие эстетическим теориям но верные смыслу действительности рассказы, нежели безукоризненные для отвлеченного искусства, но искажающие жизнь и ее истинное значение».

Как бы в ответ на этот призыв революционной интеллигенции, явились «Подлиповцы» Решетникова, народные рассказы Н. Успенского и Гл. Успенского с их народным языком. Этот реалистический, иногда даже граничащий с натурализмом метод воспроизведения крестьянской речи был враждебен дворянской манере изображения «простого народа».

Не подлежит сомнению, что крестьянская речь (речь дворни) в «Детстве, отрочестве и юности» Л. Толстого еще очень далека от реализма. Особенно густ унифицирующий сентиментальный грим на языке Натальи Савишны. Ср., например, ее рассказ о последних минутах maman: «Боль подступила ей под самое сердце, по глазам видно было, что ужасно мучалась бедняжка; упала на подушки, ухватилась зубами за простыню; а слезы-то, мой батюшка, так и текут» (гл. XXVI).

Однако, в последующих рассказах и повестях Толстого этой эпохи крестьянский язык облекается в яркие характеристические формы изобразительного реализма. В 50-е годы Л. Толстой движется в этом направлении противоречивым и извилистым путем между окрашенными натурализмом методами фотографирования крестьянской речи (ср. в «Трех смертях», в «Метели», отчасти в «Утре помещика») и глубоко реалистическими приемами ее литературного воссоздания (ср. крестьянский язык в рассказе «Тихон и Маланья» и крестьянский сказ «Идиллии»).

Крестьянская речь, однако, в толстовском стиле того времени не подымается до уровня литературной речи, и стиль писателя, со своей стороны, еще не «опрощается» путем приспособления к лексико-синтаксическим формам крестьянского языка, как в детских и народных рассказах Толстого 80-х годов.

Роман Толстого «Война и мир» в этот семантический круг толстовского языка характерологически и идеологически (через образ Платона Каратаева и отношение к нему образа Пьера) вносит новое слово. Состав крестьянской речи здесь осложняется. Фольклорная народно-поэтическая струя в ней расширяется. Но функции крестьянского языка в общей языковой системе Л. Толстого еще не изменяются существенно. Правда, можно говорить о «поклонении Каратаеву в стиле, слишком похожем на славянофильский стиль подобного поклонения в 40-х и 60-х годах» 4 . Но авторский литературно-дворянский язык с его галлицизмами еще противостоит системе крестьянской речи: он еще не вступил в процесс народнической демократизации, в процесс «опрощения». Характерно, что в 70-х годах у Толстого окончательно созрело убеждение в том, что его русский язык «далеко не хорош и не полон». Поиски «более красивого и русского языка» 5 привели к «народному» языку. В это время Толстой, по сообщению С. А. Толстой, «поставил целью своей... изучать язык в народе. Он беседовал с богомольцами, странниками, проезжими и все записывал в книжечку народные слова, пословицы, мысли и выражения» 6 . Крепнет толстовский тезис: «Совершенно простым и понятным языком ничего дурного нельзя будет написать» 7 .

Итак, язык романа «Война и мир», осуществляющий не только синтез, но и дальнейшее развитие стилистических тенденций толстовского творчества 50-х — начала 60-х годов, образует сложную систему взаимодействия и смешения литературного повествовательного стиля со сферами военного и официально-делового языков (в их диалектическом разнообразии) и со сферой научно-философской и журнально-публицистической речи. В этот сложный авторский сплав не только внедряется с разных сторон язык исторических документов, памятников воспроизводимой эпохи, но и примешивается пестрая и разнородная масса речевых характеристик персонажей.

Примечания

1 Ср. также в «личных автобиографических заметках» Л. Толстого изображение «горести бабки Пелагеи Николаевны по поводу смерти сына, — Бирюков П., Л. Н. Толстой. Биография, т. I, стр. 28—29.

2 Ср. также некоторые сопоставления. Полнер Т. И., «Война и мир» Л. Н. Толстого, — сб. «Война и мир», под ред. В. П. Обнинского и Т. И. Полнера, 1912; Эйхенбаум Б. М., Лев Толстой, кн. I, стр. 239, его же , Молодой Толстой, 1922, стр. 135, примеч.; Шкловский В., Материал и стиль в романе Л. Толстого «Война и мир», стр. 101—102, и др.

3 Ср. замечания Б. М. Эйхенбаума о связи «Двух гусаров» с «Декабристами» и «Войной и миром» («Лев Толстой», кн. II, стр. 190—191).

4 Леонтьев К., О романах гр. Л. Н. Толстого, стр. 149.

5 Ср. статью Толстого «О народном образовании».

6 «Дневники С. А. Толстой. 1860—1891», ч. I, стр. 42—43.

7 «Письма Л. Н. Толстого», Москва, 1911, стр. 105—107. Письмо к А. И. Пейкер, 1873.

Высказывания выдающихся писателей о русском языке

Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гиб-кое, пышное, неисчерпаемо богатое, умное, поэтическое и трудовое орудие своей социальной жизни, своей мыс-ли, своих чувств, своих надежд, своего гнева, своего великого будущего. А. Н. Толстой

Русский язык — это прежде всего Пушкин — неру-шимый причал русского языка. Это Лермонтов, Лев Толстой, Лесков, Чехов, Горький.

А. Я. Толстой

Язык, которым Российская держава великой части света повелевает, по его могуществу имеет природное изобилие, красоту и силу, чем ни единому европейско-му языку не уступает. И для того нет сомнения, чтобы российское слово не могло приведено быть в такое со-вершенство, каковому в других удивляемся.М. В. Ломоносов

Наш русский язык, более всех новых, может быть, способен приблизиться к языкам классическим по своему богатству, силе, свободе расположения, обилию форм.Я. А. Добролюбов

Что русский язык — один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения. В. Г. Белинский

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опо-ра, о великий, могучий, правдивый и свободный рус-ский язык!., нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!И. С. Тургенев

Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все зернисто, крупно, как сам жем-чуг, и, право, иное названье еще драгоценней самой вещи.Н. В. Гоголь

Русский язык в умелых руках и в опытных устах— красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен.А. И. Куприн

Да будет же честь и слава нашему языку, который в самородном богатстве своем, почти без всякого чуж-дого примеса, течет как гордая, величественная река — шумит, гремит — и вдруг, есть ли надобно, смягчается, журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса!Н. М. Карамзин

Нам дан во владение самый богатый, меткий, могу-чий и поистине волшебный русский язык.К. Г. Паустовский

Русский язык открывается до конца в своих поис-тине волшебных свойствах и богатстве лишь тому, кто кровно любит и знает «до косточки» свой народ и чув-ствует сокровенную прелесть нашей земли.

К. Г. Паустовский

Русский язык — язык, созданный для поэзии, он необычайно богат и примечателен главным образом тонкостью оттенков. П. Мериме

Русский язык неисчерпаемо богат и все обогащается с быстротой поражающей.М. Горький

Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, — это клад, это достояние, переданное нам на-шими предшественниками! Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием.

И. С. Тургенев